Заново

Потолок поезда покачивается в такт моим мыслям. Мне не спится. Нет, храп с верхней полки мне не мешает. Да и тихое бормотание старушки с соседнего бокового места во сне тоже. Если б мне что-то такое мешало, я за два года армии навряд ли б остался в своем уме. Да, я дембель. Еще сутки пути – и я в родной Тюмени. Рите я не стал звонить, пусть приезд будет сюрпризом.
Тогда, два года назад, меня направили на Дальний Восток. Наша часть была под Хабаровском. Даже армейская связь там сильно глушилась, «гражданка» не ловилась вовсе. За эти два года я звонил Рите едва ли десяток раз, когда выезжали из нашей «мертвой зоны».

С Ритой мы вместе уже пять лет. И четыре года как в официальном браке. Свадьбу мы сыграли довольно скромную, все-таки и я, и она были еще студентами. Через год после свадьбы у меня погиб отец… Возвращался домой на автобусе. Пьяный таксист перепутал газ и тормоз. Автобус вытолкнуло на трамвайные пути. Пострадали двое: таксист и отец…
Мама пережила отца на четыре дня. Сердечный приступ, потом один за другим два инфаркта. Хоронили их в один день.
Родительскую квартиру пришлось продать, чтобы оплатить похороны.
Мне оставалось год учиться на инженера-связиста. Благо, бюджет.
Помимо своей основной работы (помогал другу в его фирмочке по ремонту электроприборов) устроился еще на две. Охранник магазина и почтальон. Время на сон пришлось резко сократить. Рита все понимала. Понимала, что я после учебы уйду в армию. И к тому времени нам уже нужна своя квартира. Тем более, Рита еще два года будет учиться. Будущий врач-педиатр. Она очень любит детей. И станет хорошей мамой.
За каторжный год (я брал любые подработки) нам удалось собрать шестьсот пятьдесят тысяч. Еще четверть миллиона добавили ее родители. Удалось найти неплохую квартиру за восемьсот тысяч. Оставшиеся деньги мы потратили на мебель и технику. Я не успел обжиться в новой квартире – пришла повестка.
И вот – здравствуй, армия! Здравствуй, дедовщина и отвратительное питание. Первый месяц я провел в лазарете. Сломанные ребра и поврежденная левая кисть стали моим первым знакомством с «дедами» части. В школе у нас была секция дзюдо, так что сломанные ребра для меня не были новинкой. А вот «дух», сломавший две нижних челюсти, три ключицы, выбивший в общей сложности два десятка зубов и отправивший одного «деда» на гражданку импотентом – этого в части еще не было. Грянула проверка – и дедовщина утихла. Мне даже благодарность начальник военного округа перед строем выразил. Все, кто служил меньше года, собирали самое вкусное из «домашних» посылок и таскали мне. Отказываться было бесполезно, так что я стал кем-то вроде хранителя «общака». В общем, просто разделял на равные части между всеми приносящими.
И вот я еду домой! Скоро прижму свою Маргаритку к груди, зароюсь в водопад ее волос (интересно, в какой цвет она покрасилась теперь?). Скоро. Всего сутки. Надо спать. Просто проспать эти сутки.
На следующей станции (остановка была целых сорок минут) я вышел купить сигарет. Пять минут простоял у киоска. Не купил. Надо бросать, Рита не любит запах курева. Вместо сигарет я купил шоколадку. Самую маленькую, что там была. Съел прямо там, у киоска. В поезде дал себе приказ уснуть. Армейская выучка сказалась – уснул.
Здравствуй, Тюмень. Ты снова принимаешь меня, своего блудного сына. Весна, как и тогда, когда я уходил. Ты сильно изменилась. Там, где были старенькие трехэтажки (именно в их дворах прошло мое детство) – выросли новые высотки. Боль пришла вместе с воспоминаниями, на мгновение расхотелось жить. Мама, папа… Надо, Ромыч, надо. Иди, беги по этим улицам. Туда, к центру, там сейчас уже открылся банк, где в ячейке лежит немного денег и ключи от квартиры. Рита любит спать долго, а сегодня как раз выходной. Проснется она уже в моих объятьях. Обнимет, прошепчет тихо: «Ромашка…». Она редко так меня называет, только в минуты особой близости.
Я, Роман Некоин, старлей внутренних войск, вошел в банк. Сонный служащий вытаращил глаза, увидев высокого худощавого парня в парадной армейской форме. Узнав цель моего визита, клерк успокоился. Пятнадцать минут формальностей – и ключи у меня. Взамен я оставил в ячейке свой армейский медальон (сослуживец с золотыми руками сделал его из гильзы) и охотничий нож – купил у одного из дальневосточных охотников на память.
Вот она, знакомая семиэтажка. К черту медленный лифт, мне всего-то не шестой этаж добежать. Тихонько вставляю ключ и поворачиваю. Странно, закрыто только на защелку, значит кроме Риты кто-то еще. Подруга, может быть, или родители приехали. Может, ее младший братишка-восьмиклассник, Антон. Стоп, он же уже десятиклассник! Как время пролетело…
Тихонько я прошел по темному коридору, остановился и выровнял дыхание перед дверью спальни. Руки подрагивали от желания прижать любимую и не отпускать долго-долго. «Размяк, размяк ты. Рома», - подумалось мне. Поворачиваю ручку, тихо отворяю…
Рита была не одна, да. Она лежала в постели на плече какого-то… какой-то… Я не мог подобрать цензурных слов, чтоб описать происходящее. С присвистом я выпустил воздух через сжатые зубы. Вышел, дошел до кухни. Бутылки, бутылки, пустые бутылки… Вино, коньяк, водка. Нашел полупустую, скрутил крышку. Вместе с горлышком, жаль. Выпил, не чувствуя горечи. Размахнулся и бросил о стену. Брызги осколков оставили пару царапин на левой щеке, один больно клюнул в кадык. Из спальни наконец раздались голоса. Сонные, не понимающие ничего. Нежный Ритин (сердце сжалось от ярости) и еще один… знакомый… такой знакомый мне хрипловатый басок… Жора?! Мы же дружили с детсада! В школе вечно сидели вместе, даже в институте в одной группе учились. Вот только его мама-главврач поликлиники отмазала, а я ушел служить.
Водки больше не нашлось, зато обнаружил бутылку крепленого красного вина. Сделал несколько больших глотков и швырнул в стену. Светлые обои, помню, как мы клеили их. Ну что вы, суки, так долго сюда идете? Наконец-то!
Жору я встретил прямым ударом в лицо. Его ровные белые зубы (своей улыбкой он втайне гордился, но я-то знал – лучшие друзья. Бывшие лучшие друзья) ввалились в глотку, я отпихнул его с дороги. Рита завизжала, некрасиво кривя рот. Когда я вышел из темной кухни в уже светлый коридор (и когда они свет включили?) она резко замолчала. И вдруг заплакала, содрогаясь всем телом, потом сползла по стенке на пол. Я просто прошел мимо. Скинул в походный рюкзак кое-какие вещи, ноутбук, сорвал с шеи цепочку с кулоном (он был парный, вторая часть была у Риты) и бросил на измятую постель.
У дверей меня догнал Жора. Уже не чувствуя злобы, только странную опустошенность, я несильно метнул его лицом в стену. Сорвал с вешалки свою кожанку и ушел.
Тюмень, такая чужая для меня теперь. Я просто шел по улице, меня толкали прохожие, косились на армейца в парадной форме  с потухшим, пустым взглядом. Очередная безликая тень не толкнула меня, не попыталась отойти, а налетела, начала тормошить.

-Рома, Рома! Это же я, Женя! Ты меня не узнаешь? Да что с тобой? – Тень мельтешила и верещала звонким девичьим голосом.
Женя… Подруга Риты? Тень обрела детали, я заметил ее короткие пшеничные волосы, светло-серые глаза.
-Да очнись же! – И вдруг замолкла, отшатнулась, заговорила уже резко севшим голосом. – Ты был… дома?
-Да. – Слова удается выталкивать с трудом, в горле стоит тугой комок отчаяния. – Что тебе от меня нужно?
-Мы поссорились с Ритой. Полтора года назад. Она начала много гулять… на стороне. Я пыталась ее образумить, ее родители кричали, ругались – все бесполезно. Антошка, ее братишка, помнишь? Он сказал, что больше не брат ей. Ты куда сейчас?
-К Лешему.
-К Лехе? Который технику чинит?
-Да. – Я отодвинул ее с пути и пошел. Кличку Лехе дала когда-то сама Женя, увидев его дом, смесь берлоги и мастерской.
-Стой, стой!
-Что еще? – Я не видел смысла в разговоре.
-Леха в больнице. Обозвал Риту… - Женя замялась, но отчаянно продолжила, – шлюхой. Та пожаловалась Жоре. Жора попросил каких-то кентов. Хижину Лешего спалили два месяца назад. Тяжелые ожоги, он сейчас в Питере, почти все деньги ушли на пересадку кожи, сейчас реабилитация.
Мир качнулся. Леший старше меня на четыре года, он всегда был несокрушимой скалой, о которую крушились любые жизненные бури. И у этой скалы было просто огромное сердце. Его дом был открыт друзьям в любое время дня и ночи.
-Пойдем ко мне? Там Антошка сейчас. Он уже неделю почти не ест, волнуется сильно.
-Из-за чего?
-По срокам – ты скоро должен вернуться. Вот он и… как ты воспримешь. Хороший парнишка, только рано ему в жизни такие проблемы.
-Пойдем.
Антон отправил Женю делать бутерброды и провел меня в «его» комнату. Я переоделся в то, что захватил в моей… теперь уже бывшей моей квартиры. Джинсы, футболка. На кухне уже стоит две стопки, графин с водкой. Антон перехватывает мой взгляд и торопливо разливает. Мне полную, себе плещет на донышко. Я криво усмехаюсь – молодец все-таки парень. Понимает, что если я буду пить один – уйду в запой.
Опрокинув третью, переворачиваю рюмку и ставлю донышком вверх. Все, больше ни капли алкоголя. Хватит. Женька тихонько подходит и обнимает меня, по-женски мягко, по-матерински тепло. Мое лицо начинает болезненно кривиться, я чувствую, что разучился плакать. Антон что-то бормочет, что обещал заглянуть к родителям и спешно уходит. Семнадцать лет, а все уже понимает.
Беззвучные рыдания душат меня всего пару минут. Женя не смотрит, она стоит за спиной. Лицо сухое – слезы выкипели в глазницах. Я благодарно глажу ее по плечу, она отстраняется. Прячет лицо, но я замечаю капельки, срывающиеся с ее подбородка. Обнимаю, как меня в детстве обнимал отец, как Женьку обнимал ее старший брат. Я знал о нем только понаслышке – за полгода до знакомства с Женей ее брата зверски избили какие-то ублюдки и кинули на рельсы. Перебираю тихонько ее короткие волосы – так всегда в детстве делала моя мама, когда меня настигало очередное детское и потому всемерное горе. Девушка понемногу успокоилась, я отпустил ее. Тяжело вздохнув, она начала собирать посуду, через силу ворча, что ели мы с Антоном вдвоем, а посуды на целую дивизию потратили.
Завтра надо искать работу. Нужны деньги, чтоб съездить к Лехе. Подать на развод – черт с ними, пусть все останется им. И начинать жить.
Заново.