Я проснулся в холодном поту - 25.12.17

Я проснулся в холодном поту.

Позже, вечером, меня не стало.

Утро началось в два часа пополуночи.

Вот уже много лет я не видел снов, потому и этот кошмар меня так пугает. Да, только поэтому. Совсем не потому, что там было…

Двенадцать лет я не курил. Совсем, бросил еще по молодости. Впрочем, я и сейчас далеко не стар, хоть волосы уже давно седые. Когда-то мужчин в этом возрасте звали матерыми.

Планету трясло, как перегретый паровой котел. И мы – не всегда успевали туда, где сбрасывался пар.

Границы перекраивались за один день по нескольку раз.

Слишком много лет прошло с последней большой войны. Тех, кто помнит ее ужасы не осталось.

Свято место пусто не бывает.

К рассвету я прикончил пачку сигарет и выпил не меньше трех литров кофе.

Что ж, нельзя дальше бегать.

Мессагу командованию – что сегодня не смогу выйти на службу, пара коротких звонков своим ребятам.

Город лихорадило, потому, пусть и с сожалением, но я отказался от машины. Придется снова на двухколесном друге – великолепной Ямахе, кастомизированной донельзя.

Снаряжение решил взять стандартное: ГШ-18, винтовку АШ-12, БП к ним, трехдневный рацион. Бронекостюм решил взять облегченный, чтобы не слишком привлекать внимание.

Дважды приходилось искать объездные пути – чертовы демонстранты, перегородившие улицы баррикадами.

Глядя на их разогретые алкоголем и дешевыми синтетическими наркотиками лица, даже мне становилось не по себе, стоило только представить, что будет, если попасть им в руки.

Свежи еще воспоминания о Скифе – его распяли на здании администрации, изуродовав прежде так, что сложно было поверить, что можно так долго было оставаться в живых.

После той зачистки – мы уж постарались, чтоб никто не ушел, - градус жестокости с обеих сторон только неуклонно повышался.

За городом все же потише, по крайней мере, заторы на дорогах возникают только из-за аварий.

Дело явно шло к закату, когда я добрался.

Соответствия сну пугали, заставляли нервничать и коситься на часы.

Она вышла в точности такой, как я ее запомнил по последней нашей.. встрече.

Миниатюрная, невыразимо красивая, строгая и вместе с тем безмерно чувственная.

Я следил за ней в прицел винтовки.

Когда из подворотни бросились тени – я начал стрелять.

Ужасные вещи творит пуля 12,7 с полусотни метров.

Она даже не успела испугаться.

Надеюсь.

Я вышел к ней из темноты, забросив винтовку за спину.

Я криво улыбался и не знал, как начать разговор.

Впрочем, не пришлось.

Когда с неба посыпались снаряды и бомбы – я уже бежал с ней на руках в подвал.

Несколько выстрелов из пистолета в замок, удар ногой – и мы в глубоком, советском подвале.

Осталось совсем немного времени.

Я почти успел за поворот, когда в спину что-то страшно ударило.

Удар удалось погасить своим телом – напоровшись, впрочем, на арматурину.

Что уже совсем не важно.

Автоматический инъектор вбросил в кровь смертельную дозу наркотика – «торпеду».

Я попытался ей все объяснить.

Что выбор был один – она или я.

Артобстрел закончился, ей нужно было уходить.

Я передал ей свой жетон, объяснил, куда и к кому ей идти.

Думаю, командование оценит ее таланты.

А мне… уже не увидеть рассвета.

Тем вечером я умер.

Последнее, что было – я тонул в янтаре, и горьковато-сладкий вкус на губах.

Я проснулся в холодном поту.

Этюд 18.12.17

Верите или нет, святой отец, но за многие годы это первая моя исповедь. Инквизитор волею святой Церкви, я долгие годы выпалывал заразу и ересь из душ человеческих. Изредка сомнения заползали в мою душу, но молитва укрепляла силы мои, а вера моя всегда была крепка. Я был стоек перед соблазнами, не пользовался ни саном, ни положением во благо своё, но сейчас душа моя в смятении. Позвольте, я расскажу вам все с самого начала.

Во второй год после страшной засухи, что сгубила все посевы в северных землях, одно за другим там произошли ещё большие несчастья. Настоящая эпидемия Антониева огня прокатилась по землям тем, люди впадали в забытье, кожа их чернела, конечности и животы их распухали до невозможности.

Тогда я был направлен туда, для расследования причин и устранения ереси, ведь общеизвестно, что несчастье и ересь идут рука об руку.

А после - пришла чума.

Я видел опустевшие города, где некому было убирать мертвецов с улиц.
Деревни, что были сожжены императорскими войсками, дабы зараза не распространялась.

Я видел, как солдаты стреляют в измождённых, словно постаревших детей.

Беззаконие и упадок.

Мы нашли еретиков, что разносили заразу. В городе под названием Преппо они скрывались даже среди монахов местного монастыря.

Черные мессы, дьявольские ритуалы.

В те дни мне приходилось даже браться за меч, благо, устав наш разрешает идти на подобное.

И в небо поднимался дым от множества костров.

Два долгих года...

Заросшие сорной травой пашни, одичавшие псы, что бросались на бывших своих хозяев. Страшную цену заплатил Север в те годы, и сколько душ до срока покинуло тела...

В конце весны мне доставили послание, повелевавшее в скорости закончить неотложные дела, а прочие передать помощникам, самому же - направиться сюда, в цитадель нашего Ордена.

Четвертого июня, в одиночестве, я выехал из Никкы.

Восьмого же на меня напали, последние из выживших еретиков не могли упустить возможности отомстить.

Израненный, я впал в забытье.

Сколько дней, а может, недель, прошло перед тем, как я пришел в себя, я не знаю.

Но первое, что я увидел - был бревенчатый, затянутый паутиной потолок.

А потом подошла она. Та, кто нашла меня, уже почти истекшего кровью, привезла в свою избушку посреди леса и выходила.

Ведьма, я понял это с первого взгляда.

Она не убоялась меня, а милосердие наш Господь ставит выше справедливости.

Ее стараниями я даже сохранил подвижность левой руки - сухожилия были перерублен в том, последнем моем бою.

На третий день я уже смог вставать, на четвертый - смог выйти на свежий воздух.

Не прошло и недели, как я понял, что могу продолжать путь.

За время, что я провел у нее в доме, я отметил ее быстрый, цепкий ум, красоту и ловкость.

Она оказалась интересной собеседницей, грамотной, читавшей ранее множество книг - в доме ее их было целых полтора десятка.

В последнюю ночь... я познал ее, нарушив тем свои обеты. Она просила меня остаться.

Двенадцатого сентября я приехал сюда, предоставив высокой комиссии и отцу-настоятелю отчёт.

Я просил сложить сан, и уйти в мир.

Мою просьбу удовлетворили, теперь я готовлюсь к отъезду.

И цель, что стоит передо мной ныне, не проще и не нижу предыдущих.

В сердце ее не было Бога, но не было и Диавола.

Но тьма есть отсутствие света.

Надеюсь, я смогу убедить ее.

Ее знания травницы могут помочь людям, а не только лишь лесным зверям.

Прощайте, святой отец, и д храни вас Господь.



Из отчёта от .... года.

Инквизитор Грегор, в миру Жан, через два года обвенчался со спасшей его Алисией.
 Они переехали в город, где открыли апотекарскую лавку. Через полтора года он был признан еретиком, она - ведьмой, оба были переданы аутодафе. По итогам проведенного расследования, выяснено, что процесс против них шел с явными нарушениями, в отсутствии свидетельств вменяемым им деяниям. Обвинения с них были сняты, оба причислены к лику святых. В отношении настоятеля местного монастыря и инквизитора, проводившего процесс, продолжается расследование.



-Святая Алисия, укрепи дух мой и разум мой, дабы не убоялась и не отступилась я от пути Божиего, направь умения и силы мои сообразно Божественному разумению. Сделай, пожалуйста так, чтобы папочка больше не пил и не бил маму, а мама - чтобы не плакала и снова стала красивой, как раньше. И присмотри, пожалуйста, з мои братиком, надеюсь, там он счастлив. И не наказывайте папочку, он до сих пор ходит сам не свой, он не специально тогда...





-Святой Грегор, укрепи дух мой, и разум мой, дабы не убоялся и не отступился я от пути Божиего, направь умения и силы мои сообразно Божественному разумению. Сохрани жизнь сыну моему, что в море сейчас, и путь он быстрее вернётся домой. Жена моя совсем плоха, боится, что не застанет он ее вовсе. А соседи моему дай сил справиться с тягой неуёмной к вину, ведь какой человек был раньше...




-...




 ...

Когда я поднял глаза - в первый миг мне показалось, что меня обступили деревья.
Приблизились, окружили, решили забрать с собой.

Но это всего лишь прослойка ночного неба между горизонтом и облаками.

Где ты сейчас, что делаешь, о чем мечтаешь?



Мне чертовски хочется в лето.

Но чтоб - не один, чтоб с тобой, чтобы рука в руке и ночной город.

Чтобы сбежать, чтобы не думать про завтра и наслаждаться моментом.

Чтобы ты говорила "меньше кури", чтоб бутылка с остатками вина на полу, и ты рядом, даже не надо протягивать руку.

И безумие, наше с тобой безумие - одно на двоих.

Чтобы рассвет застал нас в молчании понимания.

И некуда было спешить.

Я вышел из дома, не закрывая дверей, бросив ключи

В кусты у подъезда.

Закурил, как в последний раз затянулся

(черт знает, может и вправду).

По улице сновали какие-то люди, им невдомек,

Что я, может быть, без пяти минут как умер.

Я знал, что и как случится, я успел написать тебе сообщение,

Мол, арматуре виднее, на кого падать.

Запрокинул голову, успел поймать взглядом железный прут,

Что ветром сорвало с крыши.

(Ах да, ремонт, к чему закреплять материалы).

Он вошел почти вертикально, чуть повыше левой ключицы, прибив меня к лавке, на которой сидел.

Я почувствовал, как ржавеющее железо порвало сердечную мышцу.

Склонив голову, роняя с губ тягучие капли,

На лавочке сидел пять минут уж как труп.

Телефон в ладонях извещал, что ты уже дважды звонила.

За край забвения.

Тревога съедает меня. Я не могу больше сдерживаться.

Набираю номер.

Черт. Я не могу.

Я умер, исчез, растворился, ни частицы от меня в этом мире не осталось.

Пристойна ли мертвым надежда?

А нежность?

Я жду; здесь, во тьме забвения больше нечем заняться.

Я жду и верю, что вернусь.

Я надеюсь. Надеюсь, что шанс мне будет, а если нет - выкую сам.

И я вернусь. Вернусь к тебе и за тобой.

И нежность, нерастраченная и сдерживаемая, чуть неловкая, она найдет время и место.

Я вызываю твой образ. Янтарноглазая, где ты и как твои дела?

Я знаю, ты помнишь обо мне. Помнишь. Иначе почему я существую?

Пусть и только здесь...

И пусть здесь край, но я пойду дальше.

За край, сквозь тьму.

Я приду.

Только б не поздно.

Астуриец - 29.10.17

Из архивов Ватикана.

29 октября 1568 года от Рождества Христова

Тяжело в этой северной стране, где воздух, кажется, наполовину состоит из воды, испанцу с астурийской кровью.

Впервые я сталкиваюсь с подобной погодой - когда дожди, не переставая, льют неделями. Повозки вязнут в грязи, а местных жителей, кажется, останавливает лишь отряд солдат, что идёт со мной. 

Мы остановились на постоялом дворе, что называется "Три ступеньки". Хосе говорит, что здесь когда-то давно стояла виселица, на которой вздернули знаменитого разбойника.

Мыслями я возвращаюсь в тот день, когда пришлось мне облачиться вновь в мирское и, по личному указанию Папы, отправиться в эти далёкие земли, осененные властью Испанской Короны.

До Папы дошли слухи, что некоторое время назад здесь обвинили в колдовстве некоего травника с ученицей, что спасли небольшой город от чумы - извечной спутницы военного времени. 

Надеюсь, я успею добраться, пока они ещё живы.

Боюсь даже представить, чем вызван интерес Папы к какому-то безвестному (безвестному ли?)  лекарю.

2 ноября 1568 года от Рождества Христова.

Вчера, не в силах более терпеть, я приказал седлать коней (мы берегли их силы, большую часть пути делая на повозках и пешком). Со мной отправились Рауль, Хосе и Фернандо, солдаты, что не один раз сопровождали меня в подобных поездках.

Мы опоздали, ворвавшись в город, когда аутодафе уже началось. Хосе и Рауль освободили дорогу мне к самому костру - но помочь ничем уже нельзя было.

Травник же, не отрываясь, смотрел куда-то в толпу.

По наитию я попытался найти того, кто привлек его внтмание в только страшный час.

Невысокая фигурка, закутанная в видавший лучшие времена плащ, стояла словно одна среди поля - но в толпе.

Было в ней нечто такое, что выделяет из любой толпы, заставляет обернуться.

После я узнал у городских властей, что это была сбежавшая ученица травника, храни Господь душу его.

Приложенный к записям лист.
Имя - неизвестно.
Рост - ниже среднего.
Возраст - около 17-19 лет.
Род деятельности - ученица травника.
Внешность: рыжие, неровно обрезанные волосы до плеч, что носит свободно. Глаза цвета электрона.
Особые приметы: небольшая, выточенная из камня подвеска в виде белки.


Из архивов Ватикана.
19 ноября.

Охотники за людьми преследуют эту девушку. Кто-то ведёт здесь свою игру, и не хочет, чтобы в Ватикане узнали правду. Я должен успеть раньше них найти ее.

Подозреваю, что в отряде есть кто-то, кто передает информацию о нас охотникам - или их заказчикам. Думаю, Хосе скоро найдет предателя.

22 ноября.

За рекой нашли пещеру в утесе. Судя по всему, стоянка совсем недавно покинута. Следы двух человек - небольшого размера сапоги на мягкой подошве и крупные, подбитые гвоздями, вероятно солдатские сапоги. Идём по следу.

24 ноября.

Хосе растерян, не может найти предателя.
Продолжаем идти по следу, вошли в предгорья.

26 ноября.
На перевале обнаружили признаки недавнего обвала. В ущелье, среди камней спугнули волка, обнаружили останки мужчины средних лет. Сапоги - в точности совпадают со следами, что ранее были обнаружены у пещеры. Останки захоронили по католическому обычаю. Храни Господь душу его.

Далее, на тропе только лишь один след - маленькие сапожки на мягкой подошве.

30 ноября.

Следы борьбы, снег истоптан множеством следов.
Похоже, охотники добрались раньше нас.

2 декабря.

Вышли к постоялому двору. Хосе докладывает, что там расположились те самые наемники вместе с девушкой. Что ж, закон на нашей стороне.







-Именем Короля и Церкви! Сложить оружие! Если вы отдадите девушку - никого преследовать не будем!
-А не пойти бы тебе туда, где солнце не светит, испанский выродок!

Греховно скучать по звонку мечей и упоению боя. Что ж, сейчас я в мирском.

Их было полтора десятка. Нас - только пятеро. Я помню, как упал зажимая распоротый живот, Мигель. Фернандо сражался даже тогда, когда два арбалетных болта проблем ему грудь. Удивлённые глаза Рауля - и застывшая ухмылка на его лице, а голова его закатилась куда-то под стол.

Живых осталось трое. Я, Хосе и девушка. Мы нашли ее наверху, запертой в чулане.

-Не бойся, мы не хотим причинить тебя вреда. Мы здесь, чтобы разобраться. Твой учитель вправду был колдуном?
-Нет! Он был лекарем, спасал людей!
-Не бойся, сейчас я разрежу веревки. Ты поедешь с нами в Ватикан? Нам хотелось бы больше узнать о твоём учителе.

Ее глаза и вправду цвета янтаря. Такие тёплые, такие красивые... Я вижу, как губы ее складываются в какое-то слово... Боль.

Хосе, cabron, ты не смог найти предателя, ведь предателем ты был сам...

Кажется, позвоночник перерублен. Значит, смерть не заставит ждать долго.

Я вижу, как он замахивается, и в последнем усилии делаю рывок вперёд.
Грязный прием, но теперь ему гораздо важнее следить за вываливается требухой, чем за девочкой.

Кончиком меча перепиливаю стягивающие ее веревки.

Онаприсажвается рядом со мной на корточки, смотрит в глаза и боль уходит.
-Прости... Сколько же ещё раз тебе придется умереть?
-Я... вернусь..




Из архивов Ватикана.
Листовка, со следами грязи и дождевой воды.

Ведьма, что стала причиной смерти инквизитора, посланника самого Папы, и четырех солдат его отряда - отныне не считается человеком, но зверем. Травите ее по всей стране и пусть нигде не найдет она помощи и укрытия. Любой пособник ее приговаривается к немедленной смерти.

Метка. - 29.10.17

Измятая постель сложилась немыслимыми какими-то буграми.
За окном догорали звёзды, где-то вдалеке, за городом, наверное, уже начинался рассвет.

Отчаявшись уснуть, я лежал на спине, смотрел в потолок и старался не думать.

И как-то исподволь, тихо, как наемный убийца, подкралось то самое предсонное состояние, когда мир становится чуть менее реален сна.

Я не заметил, как ты оказалась рядом.

Только шеи коснулись губы.

Ты была невыносимо нежна, но я боялся пошевелиться, спугнуть очарование грёз.

Я чуть вздрогнул, когда ты прокусила мне губу, когда прильнула ко мне, словно пытаясь забраться в грудь.

На кухне загремел чем-то кот, я сел - резко, с сожалением отпуская обрывки сна.

Закурил, глядя в окно, на окрашенные золотом листья, на грязный снег.

Сигаретный фильтр и пальцы испачканы кровью.

Ранка на губе!

День промелькнул мимо - незаметно, лишь чуть коснувшись разума и памяти.

Ночью ты пришла снова.

На этот раз - раньше и.. гораздо дольше была рядом.

Острые ноготки вспороли на груди кожу, прочертил странные линии - расцветив меня словно раскрасом индейского шамана.

Кровь, что выступила из царапин - ты изящно собрала языком.

Мы лежали обнявшись, огненные волосы твои щекотали мне шею.

Твой запах.

Утро, я один на испятнанной кровью постели.

И грудь - исчерченная свежими царапинами.

Почти неделю я ждал тебя, засыпая, но пришла ты только в канун полнолуния.

Мы слились воедино, став зверем о двух спинах, мы были как двое влюбленных, любовников и супругов одновременно.

Я боялся рассвета, боялся пробуждения - и потери.

И время золотым песком утекало сквозь пальцы, и насытиться друг другом нам было не суждено.

Два зверя бросались друг в друга, двое тех, что не могут быть вместе.

Пока не могут.

И утро настало, и тело мое - истерзанное, окровавленное - осталось одно, лишь душа ещё был с тобой, сплетенная с твоей, и боль пришла, когда время пришло расстаться.

И в зеркале отразился седой, измождённый парень, в разводах крови, на шее - вырван клок кожи, глубокие, до самой кости раны на лопатках.

Две тысячи дней остались за спиной, две - ждали впереди.

Я вернусь. 

Перевал. - 10.10.17

Снег - это хорошо.
Да, он скрипит под ногами и скрывает ямы и валежины.
Но - мокрый снег сбивает собак со следа.
Я не знал, что в этих землях орудуют охотники за головами. Впрочем, оно и к лучшему.

Я почти ничего не помнил. Кто я, откуда и куда бегу. Я знал лишь одно - это важно. И чувствовал близкое дыхание смерти.

Одна смерть семьсот лет тому

Снова шел снег. Мокрый, на земле сразу тающий. Снег. Воспоминания.

Когда красная, кровавая луна вновь взойдет над городом,
А сумерки темной своею тканью скроют то, на что за день смотреть обрыдло,
А сердце на мгновение замрёт, словно летишь в пропасть,
За оконным стеклом буду я,
И неважно, за сколько километров.
(Живой или мертвый)
Я окажусь рядом в этот миг, останется только протянуть руку,
Коснуться стекла.
Колесо Сансары сделает свой оборот.
Может быть, там нам повезет больше?

Этюд 31.07.17

Тихонько догорал последний июльский вечер.
Предпоследняя перед отпуском смена, кружка и кофе и полупустая чашка сигарет.

Холодало, словно осень решила напомнить, мол, скоро буду.

Почти четыре тысячи дней

И ночей. 

Пронеслись незаметно, но были

Вечностью.

Я стою у дверей подъезда, не решаюсь набрать

Номер 

Твоей квартиры.

Вдруг, ты не одна?

Горят окна - твои - единственные на темном полотне

Дома.

Я вернулся, как обещал.

Ждала ли ты меня?

Навряд ли.

Четыре тысячи дней назад все казалось просто словами,

Верно?

Что ж,

Иногда несбыточное случается не только в книжках.

Я задыхался от красной ядовитой пыли.
Меня ломали - физически и морально.
Запах горелого мяса.
Залитая кровью форма.
Чужой язык, что стал единственным - и почти родным.
Но я вернулся.
Я нашел тебя. Осталось лишь набрать
Номер
Твоей квартиры.
Черт, так тревожно не было даже в первый день первой моей
"Командировки".
Пальцы, что научены были ломать хрящи чужой гортани, сейчас словно чужие. И знаешь,
Это сложнее, чем впервые стрелять в живого
Человека.
Первая цифра, за ней - вторая, третья, осталось только нажать кнопку
Вызова.
Интересно, что изменилось в тебе...
Я, например, почти седой, да и волосы коротко стрижены.
Впрочем, все это неважно.
Вызов. 
Трели домофона.
Твой тихий, чуть хрипловатый (все же спала или долго молчала?)
Голос.
"Да?"
"Открой мне, Айли. Я вернулся."
Долгий писк
Разблокированного замка.
В тишине ночного подъезда гремит
Открывающийся замок.
Ты щуришься, волосы в беспорядке.
Все же спала.
Я боюсь посмотреть тебе в глаза.
Решаюсь.
"И камень тот, зовомый "электрон", добывается на берегах моря Северного, в огне он плавится и горит, на ощупь и вид - красотой и теплотой необыкновенной отличается".
Я бросаю у дверей сумку, прохожу за тобой на кухню.
Молчим, ты разливаешь по кружкам кофе.
Ты садишься напротив, как когда-то.
"Знаешь, - говоришь ты мне, - знаешь, когда я узнала, куда ты уехал... Я думала, что ты сошёл с ума. Я думала, что тогда ты все для себя решил. Но сейчас - сейчас ты здесь. И знаешь, я этому рада".
"Я сошел с ума четыре с лишним тысячи дней назад. Не страшно сидеть на кухне с безумцем? Впрочем, я знаю, что ты ответишь".
Молчим, не поодиночке, но вдвоем.
Слова сегодня излишни.
Четыре тысячи дней.
Словно и не было.

Он соскочил на перрон легко, даже без намека на двое бессонных суток. Он был почти дома.

Зима в этом году выдалась снежная, богатая на перепады температур - горожане уже привыкли, что под тонким слоем снега может скрываться предательский лёд. Травмпункты работали, многократно перекрывая план, почти не справляясь с нагрузкой.

Что я вообще здесь делаю?
Зарекался ведь приходить сюда, находил сотни причин, почему не могу этого сделать.
Что сломалось сегодня, почему я здесь?!

Тихий вечер, безветрие, комары. 
Где-то в кустах тренькает сверчок
Или кузнечик, всегда путал их трели.
Несовершенство человеческого уха.
Впрочем, все наше тело несовершенно.
И уж тем более - не стоит вдаваться в тонкости
Разума и психики.
Желаний, влечений, эмоций этого куска мыслящего
Мяса.
Очередная сигарета, полубезвкусный растворимый кофе, что
Лишь лёгкий оттенок настоящего.
Тело сбоит, болят кости, суставы.
Старость души подкралась много раньше старости
Тела.
Усталость
Огромная, всепоглощающая.
Я запутался.

Прощание по Шредингеру

Это письмо - до востребования.

Надеюсь, оно все же доберется до получателя.

Я хочу попрощаться с тобой. Тот я - тот, которого ты знаешь - умирает. Остается никому не нужное тело, человеком здесь уже и не пахнет.

Впрочем, я надеюсь, что не смерть это - лишь глубокий сон, сон, что продлится долго, но закончится.

Рано или поздно.

Я хочу извиниться перед тобой. За то, что ожидания и реальность не совпали.

Всего лишь слова, всего лишь осенние листья.

Мы еще встретимся, я точно знаю это, быть может очень не скоро (и срок этот будет гораздо больше, чем я могу себе представить), но история не написана до конца, это не точка, скорее, точка с запятой.

Время покажет, кто из нас был прав. Жизнь - злая, неугомонная, - ждет меня, она готова проверить меня на прочность. Меня, мои взгляды, мои мечты и цели.

Но знай, так просто я не отступлюсь.

Поэтому, Ведьма, я прощаюсь и не прощаюсь с тобой. Если выживу - душой, не телом, - если останусь собой - мы еще встретимся. 

Веришь ли ты мне? Наверняка нет. 

Новое утро подбирается ко мне, скребется в запертую дверь, окно

Раскрыто для воздуха, не для нового дня.

Я перебираю угольки былых костров, не могу отпустить то,

Что уходит; небытие безмолвствует, а в спину скалится одиночество

Пустого дома.

Иногда так сложно вдохнуть, понимаешь?

Очередная бессонная ночь, очередной бесцельный день.

Il fine giustifica i mezzi, или

Finis sanctificat media, впрочем,

Итальянский вариант звучит лучше, как на мой взгляд.

Если нет сил на борьбу, то их нужно найти. 

Передышка окончена, начинается

Очередной этап главной битвы моей жизни, битвы

За душу.

Те, что скованы цепью - 16.05.17

Холодно.. как же.. холодно..

Говорят, смерть от замерзания - лёгкая смерть. Вроде б, просто засыпаешь.

Но это - если холод идёт снаружи.
А если он изнутри?!

Лунные посвисты - 14.05.17

За много километров от города, где привык жить, где провел, практически не выезжая, большую часть жизни.

Один, ночью, почти заблудившись.

Огромная Луна и смутная надежда - понять, что случилось тогда, много лет назад.

Тело, всего лишь тело - 10.05.17

Ты наверняка даже не кричала, когда эти трое ублюдков тащили тебя в машину.
Знала, что это бесполезно.
Могу поспорить, ты отбивалась от них всеми доступными средствами. Это их только раззадорило и немного разозлило.

Погоня за вечностью - 4.05.17

Звездные россыпи, что на небесном холсте, хоровод светлячков меж ними, да равномерно вспыхивающий огонек на конце сигареты - вот все, что можно было увидеть в ту безлунную ночь, если б, конечно, кто захотел смотреть.

Этюд - 30.04.17

Рано или поздно - ты начинаешь ощущать свет кожей. Особенно если большую часть жизни провел во тьме.

Я совсем за нее не волнуюсь

Нет, я совсем за нее не волнуюсь.
Даже, когда она гуляет одна по ночам.
Она говорит: "Со мной не может ничего случиться".
И я ей верю.
Только наливаю себе крепкого кофе.
Закуриваю и
Медитирую на погасший экран телефона.
Жду её СМС, что все нормально, она дома.
Бывает, ночами за нее мне дико страшно.
Ведь в мире столько вещей, что могут ей навредить.
Она говорит: "Тело, всего лишь тело!".
Я не спорю, но моя бы воля - шел за её спиной неотступно.
Но - она там, я здесь.
Ночь клубится под потолком облаками табачного дыма.
Кофе больше нет.
Она все еще не пишет.
Пусть у нее разрядилась батарея, боги.
Пусть она не ошиблась, веря в силу, что хранит ее.



Утро застает меня в той же позе.
Мысли - исчезли, лишь одна 
Бьется в голове, как сердечко колибри.
"Почему мир еще есть?"

Но назойливый зуммер телефона
Вырывает меня из неподвижности,
Перевернув кофейную чашку, пепельницу,
Вижу такие нужные слова.
"Все нормально. Я дома".
И еще одно:
"Телефон завис или сеть лагала. Надеюсь, ты спал уже?"

Нет, я совсем за нее не волнуюсь.

Без передышки 17.04.17

Я смотрю под ноги, мне нельзя оступиться, уже нет сил бежать, едва живой, бреду, не останавливаясь, ТОЛЬКО НЕ ОГЛЯДЫВАТЬСЯ!

Дьявол-хранитель - 17.04.17

Усталый и немного голодный, прикрывая глаза от слишком яркого света фар - шел домой.
На душе было неспокойно, что в последние недели стало привычным.
Мелкий дождь то утихал, то вновь набрасывался на меня, не встречая отпор капюшона.
Кошка не вышла встречать - непривычно и пугающе.
В доме пахло кофе, хотя, запах мог и почудиться мне, верно?
Не почудился.

Стражи. Ч1

Может быть, мы жили с ними бок о бок века - просто плоскости бытия нашего совсем не пересекались. Может быть, наш мир им сталь же мерзок, сколь они сами отвратительны для нас.
Но главное ведь совсем не это.

Инквизитор. Ч.1 - 06.04.17

Нас ненавидят, презирают и боятся. Мы изгои, нам не подадут руку, от нас прячут детей и отворачиваются, даже если мы не в рабочей одежде.

Впрочем, работаем мы всегда.

Когда умирает ветер - 06.04.17

Когда умирает ветер?

Быть может, когда некуда больше спешить, не к кому лететь, чтобы вихрем поднять ярко-желтые, такие хрустящие, аппетитные с виду и на звук листья.

Или - когда куда бы ты ни мчался - навстречу будут лишь топкие, гнилые и черные болота?

Кто-то щелкает зажигалкой и мои крылья осыпаются пеплом, оставляя саднящие, долго не заживающие ожоги на спине. 

Я снова забыл как летать.

Бродяга и вагант, бретер и пьяница. Вот все, что осталось.

Я расправляю крылья (спасибо Ей), последний полет - как последний вздох перед командой "Пли", последняя сигарета перед боем. Последний взгляд, что за секунду до взрыва.

Я по грудь в черной, зловонной жиже, что смолой держит меня.

Рвусь из последних сил. 

Небо, я забыл, какое ты бескрайнее...

Бездумным мотыльком - вперед, на пламя.

И пусть я исчезну без следа.

...

Тепло... Как же тепло... Спасибо тебе, Настоящая. Как же я скучал...

Вокруг лишь пепел. По колено, кое-где - по грудь. И так - сколько видно, до самого окоема.

Удушливые облачка при каждом шаге.

Новая жизнь. Снова. С теми же ошибками и старыми знакомыми.

Я найду тебя. Найду, чего бы ни стоило.

И ты знаешь это.

Жди - или черт с ним, забудь.

Я раздую твое пламя. И бесы с ним, с миром. Пусть сгорит.

Мы выстроим новый. Лучше и чище.

Я иду

Тени - 5.04.17

Он не замечает людей, что идут навстречу, они обтекают его подобно речному потоку, что на пути своем наткнулся на скалу.

Он улыбается непонятно чему, смотрит поверх голов на серое, мрачное, свинцово-беспощадное небо.

Они смотрят под ноги и в свои гаджеты, они для него - лишь тени.

Он давно перестал запоминать лица - лица, одежду, цвета и фигуры. Все вокруг сквозь призму старого кино.

Этюд 20.03.17

Как так вышло? Да черт его знает. 

Я всегда стремился к ясности. я старался максимально использовать свое тело, свой мозг. Различные тренировки, медитации, эзотерические практики дали, конечно, эффект, но мне было мало.

Silentium - 19.03.17

Молчи. Что бы ни случилось - молчи. Только тишина спасет тебя.

Чужие костры - 19.03.17

Двое рядом - столь непохожих, что даже случайный прохожий поймет - Небесный Кузнец ковал их клинки по одному проекту.

Этюд-19.02.17

Пауза оказалась слишком длинной, совершенно выбиваясь за рамки правил при знакомстве. Они смотрели друг другу в глаза и молчали. Молчали, пока их общий знакомый ("Черт, я давно хотел вас познакомить, мне кажется, вам интересно будет пообщаться!"), чуть смущенный ситуацией, не кашлянул негромко и не отошел в сторону.

-Приятно познакомиться. - Первым сказал он, проводя ладонью по тронутым сединой волосам.

-Взаимно, я много о Вас слышала. - Поддержала она, поправляя завитый локон.

Через минуту ее, привлекающую все взгляды (совсем не благодаря ярко-красному платью; он подозревал, что надень она мешок с дырами для рук - все равно не смогла б избавиться от жгучей, таинственной притягательности), увлек в танце кто-то из гостей, а он, поставив на стол так и не тронутый бокал шампанского, вышел на балкон и закурил.

"Развеяться. Забыть на вечер обо всем, - зло звучало в его голове, - быть может, завести интрижку. Черт подери, он хотел с ней меня свести?"

Ветер, что последние две недели совершенно не посещал город, заставляя жителей его томиться в плотной, вязкой духоте, - словно сорвался с цепи, наверстывая упущенное.

Небо словно опустилось, сдавленное черными, антрацитом блещущими на изломах тучами; огромный небесный зверь негромко, словно проверяя голос, пророкотал что-то за их покровом.

Он не ушел с балкона, запрокинул только голову и закрыл глаза, подставив лицо толстым, резким, как удар плетки в пыточном подвале по обнаженной спине ведьмы...

Он оставался даже тогда, когда холод проник в его тело, когда невольная дрожь выдавала глубину этого проникновения.

Лишь только разминал правый бок - в последний год это стало для него почти привычкой.

Шагов за спиной он не услышал, только голос, тот самый, что давно и напрочь, казалось, должен был исчезнуть из памяти:

-Вот видишь, и без меня можно жить. Можно считать, что мы переболели. Не без шрамов - но...

Не оборачиваясь, он достает сигареты и, с отвращением взглянув на размокшую пачку, бросает ее резким, рваным каким-то движением за решетку балкона.

-Существовать. Я ведь не раз и не два говорил тебе об этом.

Она молчит, лишь невесело улыбается.

-А помнишь, ты обещал, что на моей свадьбе будешь улыбаться?

Он оборачивается, забывая убрать руку, что автономно от остального тела продолжает что-то разминать, словно вправляет какие-то неведомые науке кости в суставы.

-Не придется. - Каждое слово - горче отвара полыни. - Не смогу придти, извини.

Она замирает на несколько секунд; взрывается каскадом слов и движений:

-Дурак, кретин, ну какого же черта? - Ее руки словно пытаются одновременно оттолкнуть его, обнять, ударить и закрыть свое лицо. - Настолько?..

Молчанием он лишь подтверждает ее догадку.

Они стоят вдвоем, плечо в плечо - почти сросшись воедино. Молчание сейчас - не тяжелая тишина отчуждения, но спокойствие понимания.

Тыльной стороной ладони он вытирает слезы с ее щек, вложив в этот жест одновременно нежность, просьбу простить и прощание. Не глядя на нее, глухим, не своим каким-то голосом он начинает говорить.

-Свадебный подарок я передам. А он.. это тот, с кем ты танцевала? Хороший выбор, надеюсь будешь счастлива.

-Дурак. Ты совсем не изменился. А свадьба.. ну.. можешь сделать мне предложение прямо сейчас, а я сделаю вид, что это очень неожиданно.

Он принимает правила игры. Опустившись на одно колено торжественным голосом начинает признаваться ей в любви, просить ее руки, но, сбившись практически вначале, бормочет что-то вроде "а по-древлянски лучше", перекидывает ее через плечо и прыгает с балкона.

Насквозь промокшие от росы, успевшие обойти почти весь город, немного уставшие и безмерно счастливые - они встречают рассвет на крыше заброшенной лечебницы.

Не молчи на меня, прошу, не молчи.
Кричи,
Хочешь - ударь.
Пощечину,
Или, хочешь,
Сам вложу в твои руки клинок?
Не молчи.
Иначе - я скоро не смогу бороться с мыслью,
Что все это было сном. Понимаешь?
Понимаешь.
Я перечитываю нашу переписку,
На данный момент - Оруэлл, его антиутопия.
1984.
Одна тысяча
И девятьсот
Восемь десятков
И четыре сообщения.
В чем-то, наверное, даже символично.
У меня, похоже, ни одного доказательства, что я вообще был знаком с тобой.
Проклятье.
Что будет, если дать жизнь своему отражению, дать ему свободу?
Человек может быть без отражения.
Отражение без человека - нет.
Я почти ощущаю стену, что мешает попасть к тебе.
Я поднимаю трубу.
И пусть третья часть вод станет горька.

Ярость 15.02.2017

Меня разрывает на части. Мышцы подрагивают, словно подсознание почуяло противника, а я его еще не вижу. Нет, не так. Не мышцы - отдельные их волоконца.

Очередное утро. 05.02.17

Очередное утро после бессонной ночи. Впрочем, грех жаловаться - вчера я проснулся около 18 часов, плюс около часа продремал уже вечером - с 21 до 22 часов.

Через двадцать минут - одеваться и идти на очередные сутки. Что полезного я сделал вчера? Ну... Впрочем, больше, чем обычно: подшил наконец пуговицы на плаще и подчистил блог. Сейчас постараюсь потратить десяток минут на свою физическую форму - надо работать над своим телом, а то в последнее время превращаюсь в аморфную массу. В общем-то, пора. Думаю, сегодня я еще напишу здесь, да идеи в последнее время почти толпятся в голове. Как-то так, да.

Вечный бой. Ч.3

Аул молчал. Запахи жилья, ж и з н и - понемногу исчезали. Тяжелый, гнетущий запах крови.

Мы сидели с Якутом на пригорке, курили, по старой привычке пуская дым по земле. Зачистка прошла успешно: здесь не появится больше новых бойцов, а моджахеды - поймут, что волчьи зубы детей леса не потеряли остроты.
Эти дети гор понимают только силу. Ну что ж. Теперь им некуда возвращаться.
Те гуманисты, что так красиво говорят с трибун о неприменении силы, о толерантности и аморальности войны - сюда бы их. Посмотреть на растерзанных солдат-контрактников, что умирали не сразу, на их животы, набитые камнями, на безусые еще лица, что теперь в запекшейся крови.
Не мы начали эту войну. Но мы ее закончим.
Да, жестокость. Да, в ауле были только дети и женщины - все взрослые мужчины уже давно в бандформированиях.
Но сегодня... Сегодня они вернутся и увидят - трупы родных подскажут им, что мы не отступимся. Мы выжжем эти осиные гнезда. И пусть историки потом называют нас зверьми. Не мы начали эту войну.

Мы молчали. Мораль и совесть сданы в каптерку, до окончания службы. А вот потом... Сколько лет я буду слышать испуганные крики людей, за которыми пришла смерть?

-Она красивая?
-Очень.

Мы снова молчим. Якут закуривает сразу две, одну - протягивает мне. Я затягиваюсь до глубины легких.

-А меня никто не ждет. Да и никого из наших. Только тебя. Наверное, заметил, что тебя мы бережем?
-Давно. И это раздражает, я такой же как вы.
-Нет, Цепеш. Ты - наша надежда. Тебя ждут и потому - ты должен вернуться, понял? Ты как шанс для каждого из нас, что каждый - сможет вернуться.

Его широкоскулое лицо кривится, он отворачивается и замолкает. Словно устыдившись своего порыва он тушит окурок и подхватывает свой "винтарь". Бурчит что-то вроде "пойду-ка на позицию, пока Вепрь не пришел", уходит.
Я остаюсь один.
Из портсигара достаю листочек. Разглаживаю уже потертые сгибы, и словно на мгновение меня снова обхватывают маленькие ручонки. Шаги за спиной - тяжелые, уверенные, шаги матерого лесного зверя. Прячу листок, портсигар.

Командир смотрит исподлобья, никогда не понять - доволен он нашей работой или нет. Остроконечные уши покрыты короткой шерстью, глыба тугого мяса, что готова в любой момент взорваться скупыми смертоносными движениями. Молчит, только жестом отправляет на позицию. Понятно, Якут заметил возвращающихся горцев. Ну что ж, их ждет теплая встреча.

Надеюсь, Хорек успел расставить мины по всему поселку.

Двадцать два человека. Много. Но и наша семерка (эх, Грек...) не сахар.
Сектора давно распределены, Выдра дает условный сигнал и уходим в радиомолчание.

Жеманный (детина крупной комплекции и грубых манер) открывает огонь. Почти половина группы попадает в его сектор, он мастерски отрабатывает на своем пулемете одиночные, автоматчики с флангов заканчивают дело.

Осталось двенадцать. Прорываются к поселку, в мертвую зону пулемета. Предсказуемо. Молодцы.
Звериный вой разносится над аулом: увидели, что стало с их семьями. Враг в ярости опасен, непредсказуем. Но мы учли это - Хорек даёт сигнал на мины.

Здания догорают, мощный запах крови, внутренностей и горелого мяса забивает дыхание, заставляет достать респираторы.



Мы у "схрона", пополняем боезапас и расходимся. Моя смена в охранении.
Вернувшись, замечаю привалившегося к скале Якута.

Пожалуй, только он за сегодня не сделал ни одного выстрела.

-Тяжело. Знаю ведь, что поступаем правильно, но тяжело. Цепеш, что ты забыл здесь?
-Так вышло, Якут. Сам знаешь, что в нашей стране с работой. Это - был выход. Я должен был обеспечить ее.
-Она знает..?
-Догадывается. Но - не упрекает и не отворачивается. Понимает, что кто-то должен делать эту работу. Понимает, что я здесь, не только ради денег.
-Понимаю. Знаешь, почему я здесь? Я ведь думал - закончу первый контракт, и все, и хватит. Меня ждала девушка, женитьба и семья. Помнишь май две тысячи двадцатого?
-Волна террора, что прокатилась по стране? Конечно помню.
-Она выходила из вагона, когда смертник активировал пояс. Еще три недели она провела в реанимации - приходя в сознание, просила у медсестер карандаш и писала письмо мне. Последнее ее письмо.

Я молчу. Протягиваю ему сигарету - пусть выйдет хоть на мгновение из воспоминаний, что жгут его до сих пор.

-Я вернулся со службы, с букетом пришел к ней, прямо с перрона. Попал на сорок дней. Дальше - через месяц только помню себя. Говорят, пил страшно, клял небо и себя, что не был рядом с ней, не защитил, не уберег. Теперь я здесь. Чтобы никто не пережил то, что пережил я.

Он аккуратно тушит окурок и прячет в карман. Потом закопает - вместе с остальным мусором, что скопится за ночёвку.

Техническое сообщение: большая чистка

Я знаю, что блог не слишком популярен, потому объяснение это для тех, кто уже бывал в нем раньше (и я надеюсь, зайдут еще).

Грядет большая чистка. Многое уйдет в архивы - ведь в прошлое нельзя оглядываться. Да, трусливо. Да, бегство. Но пусть лучше так - прошлое уйдет в историю и призраки перестанут приходить бессоными ночами.

Этюд 29.01.17 (Вечный бой) - продолжение

И все-таки Афганистан. Снова, как тридцать лет назад. Россия защищает свои интересы, даже вдали от своих границ.
Те, кто в свое время успел повоевать еще в той, прошлой войне здесь, говорят, что ничего не изменилось, вот только вместо привычных моджахедов - новые, еще (казалось, куда уж) злее.
Наша группа была выведена из ведения Со уже давно. Даже сейчас официально мы все - в отпуске.
С точки зрения закона, мы здесь нелегально. На нас не распространяются Женевские конвенции и прочее словоблудие.
Мы диверсанты.

Этюд - 29.01.17

Луна желтым глазом следит за пустым перроном. Вот подходит поезд - из него легко выпрыгивает всего один человек. Несмотря на холод - ведь январь в этом году морозный - он с непокрытой головой, в плаще.

Штаны из "чертовой кожи" и потертые сапоги с высоким берцем дополняют его образ. 

Через плечо переброшена черная же сумка, небольшая и с виду полупустая.

Молчание хуже крика. 

Этюд 28.01.17 - Человек и кошка

            Закат. Говорят, каждый из них – неповторим. Отчасти, только отчасти, как и, впрочем, неповторимость людей.

            Я сижу на крыше заброшки, ветер тихонько треплет странички записной книжки.

            Я рисую. Черной ручкой не передать цветов заката – выходит как-то мрачно. И потому очередной лист отправляется в свой полет – интересно, куда занесет его?

Сделка

            Сами боги вели меня в этот вечер.

            Я снова - в который уж раз – шел, доверившись чутью. Пустота внутри казалась особенно болезненной сегодня, ведь совсем недавно я ощутил, как это – быть целым.