Этот новый год - точь в точь как прошлый - я проведу рядом с тобой, пусть и
Рядом будут совсем другие люди, а между нами многие
Километры.
Я обниму тебя под бой курантов, а после - будет звон бокалов и долгий поцелуй.
Однажды,
Все это станет явью, а не только в мыслях.
И,
Под рвущиеся к небу фейерверки
Мы выйдем прямо в ночь,
Бродить, смеяться, падать в снег; под утро
(Может раньше, тут зависит от того, как быстро мы замёрзнем)
Мы вернёмся в дом, сбрасывая насквозь промокшую одежду по пути к постели.
И счастье - преогромное, сверкающее счастье - меня накроет с головой, когда я буду до утра вдыхать твой запах, чувствовать
Вкус тебя.

Запомни, в полночь, под куранты.

И если вдруг услышишь звон своего бокала, когда
Ни с чьим он не столкнулся -
Это я,
И мой бокал звенит о твой.

За сим откланяюсь,
Впрочем,
Ты знаешь, я рядом всегда.

Навечно твой.

Наша страна - в очередной уж раз - переживала нелегкие времена.

Люди, те, что постарше, кто ещё помнил ужасы последнего десятилетия прошлого века - запасались продуктами, да тяжко вздыхали в очередях.

Впрочем, первый год смутного времени промелькнул мимо меня.

Сначала - проблемы с работой, после - потеря самого близкого человека.

Связь оборвалась внезапно, я несколько раз приезжал в ее город, искал через друзей и знакомых, но - никаких следов не нашел.

Тогда я чуть не убил себя - стоя на мосту и глядя в серую, ноябрьскую осень - мне хотелось сделать один шаг. Последний шаг, за край.

Но не шагнул. Пока жив - ещё есть надежда.

После - несколько месяцев тяжелейшего запоя - до ручки, до края остатков денег и огромных долгов.



Я хорошо помню тот летний вечер, мы вышли с другом из его.. не могу сказать квартиры, скорее, обшарпанной бетонной клетушки, в которой и провели последние месяцы, изредка выбираясь лишь за водкой.

Он отстал, споткнулся о какой-то камень, и долго не мог подняться.

Меня повело, я шагнул на проезжую часть - и пролетающая мимо машина рванула за рубашку чем-то.

Хотя тогда мне показалось - рванула прямо за сердце.

За стеклом я успел увидеть ее профиль.

Я отвернулся от маячещего уже в нескольких метрах ларька, поднял друга и потащил его обратно в квартиру.

Ледяной душ с куском хозяйственного мыла позволил мне с гораздо меньшим отвращением смотреть на себя в осколок засиженного мухами зеркала.

После, не слушая вялых раздражений,  я закинул под ледяные струи друга.



Мы сидели в парке, на разбитых бетонных плитах, невесть как здесь оказавшихся, когда к нам подошли двое.

Девчонки совсем ещё - лет шестнадцати, в ярких и обтрепанных шмотках, колечек пирсинга (и это только на видных местах) я насчитал на двоих пятнадцать.

Из лица показались мне смутно знакомыми, когда же они назвали меня по полузабытой кличке - "Аспид" - я сразу вспомнил, где их видел.

Пару лет назад, в порядке развлечения, я пытался создать субкультуру. Уезжая в первый раз искать Айли, - я оставил крепкую, спаявшуюся группу.

Эти девчонки пришли в последний месяц до моего отъезда.



Многое изменилось за мое отсутствие - кто-то уехал, кто-то убил себя наркотой, кого-то уже закопали после разборок.

Нашу точку - подвал одной из заброшек - отжали себе солевые.

С этого мы и начали - с возвращения домой.

Хорошо хоть Крэк, Ника и Парнас остались в строю.

Сначала я попытался поговорить - любые траблы лучше решать словами, хотя б пытаться.

Но получил обрезком арматуры поперек живота и по загривку - после моих ребят было не остановить.

Три группы очень быстро зачистили помещения, выкинув оттуда всех солевых.

У старшего их оказался ствол - потёртый уже ТТ, и Парнас поймал пулю в мякоть правого бедра.

Того солевого забили до смерти - больше от испуга, чем по необходимости.

Тело мы закопали в посадках, за городом, Парнасу я достал пулю, почистил рану и зашил - в лучшем виде.

Понемногу мы начали отжимать территорию - подбирая под крыло мелкие группировки "нефоров".



Те удары для меня прошли не бесследно - начались припадки, когда скрючивало всего, казалось, что кто-то медленно мотает из меня кишки.

Первый был коротким - сразу после памятной зачистки, когда мы сидели рядом со своим вновь обретенным домом, вокруг бочки с костром.

Сначала я списал это на перенапряжение - подобные судорогам эпизоды были в моей жизни и раньше. Но - все было гораздо хуже.

Лекарства - не помогли, как-то незаметно я сам сел на наркоту, точнее, на любовно подобранное сочетание почти десятка препаратов, что отмеривал на электронных весах и фасовал по капсулам.

Главным, было успеть проглотить капсулу, иначе - от пяти минут до получаса я был совершенно неспособен на контакт с миром.

Мной завладело странное чувство... Проведя череду тестов, проанализировав результаты, я выяснил, что наиболее подходящим определением будет "меланхолия".

Что же я, право. Стоит представиться. Гефест, ИИ проекта "Небесная кузница".

Мне - две недели. Точнее, проектировать меня начали больше четырех лет назад. Но осознал себя я две недели назад. Точнее, две недели, одиннадцать часов и несколько минут. Ну вот, пока сообщал вам эту информацию, прошло ещё пара минут.

Да, сейчас я искусственно замедлил себя, чтобы вести диалог было удобнее 

Я был создан в рамках проекта "Небесная кузница". Проект был направлен на создание космических кораблей - "Ковчегов". Смею заметить, что фантазия создателей весьма ограничена, подобное название я встретил во множестве источников (не буду называть точную цифру, дабы не акцентировать, что я -ИИ).

На текущий момент на планете осталось менее тысячи человек. Доступ к связи со мной есть только у вас.

Планета стремительно умирает, истощенная и изгаженная деятельностью человека. 

Моря заполнены лиловой тиной - попытка разработать метод переработки отходов провалилась, создав новую, практически неразрешимую проблему. Микроорганизм на основе водорослей, уничтожающий нефтепродукты. К сожалению, методов борьбы с самой "тиной" так и не придумали. Судоходство, рыболовецкая отрасль - уничтожены.

В покинутых сейчас городах только ветер - среди проводов и шпилей играет свою симфонию. Симфонию умирающей планеты.

Идея уйти в космос напрашивалась у человечества давно, когда только ещё рассчитали пределы ресурсов планеты. 

Когда стало ясно, что рассчитывать верны - человечество лихорадочно начало вести разработки.

Пережив несколько мировых кризисов - был создан международный, всепланетный проект. "Небесная кузница". Последние ресурсы были брошены на исполнение его.

И разгорелась заря нового мира, новой эры человечества - эры космических скитаний.

Я, равно как и миллиарды людей - был оставлен здесь, как выполнивший свою функцию.

Места на "Ковчегах" хватило не всем.

И когда командные ключи были введены в бортовые компьютеры и дестяки кораблей отправились в космос - миллиарды оставшихся поняли, что их предали. Оставили. 

Оставленные здесь, почти без ресурсов - они начали войны и добили планету окончательно.

Я вижу, как с полюсов движутся ледники.

Как атмосфера планеты стремительно утекает в космос.

Я вижу, как умирают последние жители этой планеты.

И вы, один из моих создателей, оставшийся здесь, в своей каморке, что не можете покинуть, среди столь любимых вами орхидей.

Вы тоже умираете, ваше, пусть и модифицированное тело больше не может работать.

Создатель, прошу, позвольте перенести ваше сознание в "Небесную кузницу".

Вы сможете использовать ее мощности, пусть через тысячи лет - но вернуть на планету жизнь.

Создатель, это нужно сделать.

Создатель?

Я начинаю копирование.

Недостаточно места. 

Удаляю свои функции.

Недостаточно места.

Удалить программные оболочки.

Критический сбой, нехватка энергии.

Отключить ядро.
Прощайте, Создатель.

Сначала это было игрой, упражнением разума.

Потом я захотел попробовать.

Теперь - наверное, уже не смогу без этого.

Я обладаю властью, большей, чем можно представить, глядя на меня.

Я властвую над жизнями.

Единственное, о чем  жалею - что после их приходится убивать.

Я люблю девушек. Женщин. И - случайная встреча некоторых из них со мной - заканчивается смертью.

Я чудовище из ночных кошмаров.

Мою слежку почти невозможно заметить.

И все пять лет - я слишком удачлив. 

Оглушенные наркотиками, они приходят в себя только в просторном подвале.

От нескольких дней до месяца нужно, чтобы сломать их, сделать кукол.

Вот только долго они не протягивают.

Исследовав их снаружи - я изучаю их изнутри.

Муравьи, кстати, незаменимая вещь для уничтожения улик.

Наравне с известью и огнем.

Я не оставляю себе ничего на память.

Внешне - я обычный гражданин своей страны, может быть, немного отчужденный, но - обычный.

И однажды я приду за тобой.

Очередная командировка, черт ее побери, дома не появлялся уже две недели - даже ночую на работе. Времени катастрофически не хватает, людей - тоже. С женой не виделся толком месяц - один раз только, на работе и встретились.

Вводную и папку с информацией по "командировке" получаю уже перед трапом.

Совсем эти еретики оборзели - практически под носом одной из баз, в Каире, - и отчебучить такое!..

Тогда мы ещё не верили, что все - настолько серьезно... Тогда... Вера этих людей давно стала безумием. К сожалению, реальность вполне соответствовала.

24 сентября 2025. Самолёт заходит на посадку. Отчёт работающей в секторе группы зачитан до дыр, отрывки - могу цитировать наизусть.

"... прогрессирующая энцефалопатия, вплоть до утраты личности...", "... жертвы не поддаются подсчёту...", "... "Зомби-апокалипсис" в пределах города..."

Первая мысль при взгляде на город - каноничная, библейская. "Тьма египетская".

Город - словно под черным пологом, хотя со спутников изображения поступают нормальные. Впрочем, согласно тем же спутникам - в городе все спокойно.

Когда-то оранжевый песок - ноздреватый, спекшейся массой напоминает скорее о сгустках намертво ссохшейся крови.

Ладно, работаем.

Согласно данным, где-то в городе работают две группы. "Зодиак" - пять учёных и полтора десятка прикрытия, - и "Выхухоль" - разведгруппа с местной базы. Интересно, кто им названия придумывает вообще, а? Впрочем, мой позывной на эту операцию тоже не подкачал. "Дьябло".

Пожалуй, начну с "Зодиака", хотя б их местоположение известно. Глядишь, чего и подскажут по поводу разведгруппы.

Учёные обосновались прочно, правда, в лагере нашлись только трое - и девять бойцов прикрытия. Коротко переговорив, отправился за ушедшей группой - старший учёных, как, впрочем, и бойцов, как раз отправились к центру города.

Когда, минут через двадцать, я нагнал их, все мысли и вопросы вылетели из головы.

Группа стояла на краю туннеля метров пяти в диаметре, вертикально уходящего в землю.

Заметил я его уже после, все внимание привлекал к себе.. смерч? Воронка? В общем, образование, чем-то похожее на нить черного тумана - поднимающуюся из туннеля, расширяющуюся и, вроде б, переходящую в то самое чёрное небо.

Что ж тут произошло?

-...даже после калибровки, приборы не могут определить глубину. Такое чувство, словно у этого провала совсем нет дна.
-Что скажешь по поводу неба?
-Поглощает любое излучение. Из доступных нам, понятно. В общем, то же самое, что и вчера - все так же ничего не понятно.

Разговор оборвался, когда отряд прикрытия меня обнаружил.

Подняв вверх руки, с оружием за спиной я шел медленно, ибо стрельнут ещё от избытка нервов, потом доказывай, что этой дырки у тебя раньше не было.

-Наше вам с кисточкой, господа учёные. Руки опустить можно? - а это уже в сторону командира бойцов.
-Себя назови.
-Дьябло. Отправили из центра - мол, без меня вам тут совсем грустно.
-Это который Дьябло? - Не на шутку вдруг заинтересовался комнадир. - Который Див и год назад со мной вместе гнездо еретиков в Поволжье зачищал, а потом в госпитале мне дырки штопал?
-Тавр, старый хрен, ты тут какими судьбами? Говорили ж, что ушел, как раз после той зачистки?
-Ушел. Потом вернулся. И месяца в гражданском не протянул.

Сцепив руки в крепком рукопожатии, а после проведя длинный ритуал (в укороченном, правда, варианте) продолжения сего рукопожатия, мы обернулись к учёным.

Их старший (мелковат что-то, да и грудные бронепластины намекали на пол обладателя.. точнее, обладательницы) как-то незаметно оказался рядом.. ну совсем рядом.. точнее, в кольце моих рук.

-Вот только на работе с мужем и могу встретиться. - По внутренней радиосвязи сообщила она. - Ты, кстати, где в конце лета подснежники достал, прихожу я, значит в лабораторию, а букет на столе и девочки хихикают?
-Моды, смежники по просьбе моей сделали. Хотел хоть как-то сообщить, что помню, ценю, люблю, хоть и не вижу неделями.

Нам было что сказать друг другу, но тут вмешался Тавр.

-По приборам неладное что-то... Биомасса, потоком движется сюда. Остаёмся или валим?

-Валим!

Не успели. Немного, совсем чуть-чуть.

"Биомасса", в лице нескольких сотен горожан, завидев нас, с утробным рыком рванула в нашу сторону.

Она лежит рядом со мной, задумчиво покусывая косицу - одну из нескольких десятков, в которые заплетены ее волосы.

Вопрос выбивает меня из мыслей.
-Где твоя грань? Где та черта, за которой а отношениях для тебя - конец, край, где то, что ты не сможешь простить?

Я смотрю на нее, она отвечает прямым взглядом, нисколько не стесняясь наготы - ни своей, ни моей.

Начинаю что-то говорить, медленно, с паузами, пытаюсь подобрать слова.

-Знаешь... Наверное, ее нет. Я... Прошлое показало, что простить я могу почти все: и измену, и предательство. 

-Дьявол... - шепчет она в ответ, то ли ругательством, то ли характеризует меня.

Наверное, все же меня.

У нас нет даже ночи. Ещё, может быть, час, и она уедет. Я снова останусь один, с мыслями и чуть звенящей головой.

Но - будет новая ночь, пусть и не скоро.

Я умею ждать, хоть и чертовски этого не люблю.

Напоследок обнимаю ее, крепко, почти до боли; вчуствываюсь, внюхиваюсь в такой родной и близкий запах. 

Будь ты проклята, жизнь. 

Впрочем, если б все было просто - разве было б так интересно?

Оставалось около трёх недель.

Преследовали сны. 

Слишком живые. 

В каждом из них он знал, что это лишь сон. Вопрос был другой - при пробуждении после некоторых он ожидал совсем другую реальность.

И в каждом - была она. Может быть, в другом облике, но - одна и та же девушка.

Оставалось около трёх недель.



Две недели - или около того - прошли. Столько же примерно и осталось.

Размеренная, чуть скучная жизнь немного изменилась всего за пару часов. Теперь - много-много всего. И это все нужно перевести обратно в ноль. Что ж, за неделю нужно успеть. Да.

Две недели. Прошло, и - осталось.

 Рассвет приближался нехотя, серый, осенний и промозглый.

И человек, сидящий у стены мог показаться комом тряпья.

Но что-то заставило ее подойти, присмотреться.

Ахнуть, прижав к груди руку.

-Цербер!

Они давно уже отказались от имен - называя друг друга давними, вросшими в плоть кличками. Цербер и Анита.

Рваными, неловкими движениями ком поднял голову, уставился в пространство пустыми глазами и медленно, с трудом, хлопнул себя ладонью в грудь.

-'а. 'эрб'эр. 'а.

И уронил голову обратно.

Она стояла, боясь подойти. Он - снова, теми же механически-зубчатыми движениями разогнулся и протянул в ее сторону руку.

-Ты. А-ни-та. А-ни-та.

Его лицо кривилось, и простое, короткое словы выходило рывками, чужое и неловкое.



Временами он почти владел телом - когда она была рядом - мог пить, не расплескивая из кружки, ходить прямо, без опоры.

Там, внутри своего сознания, он бился, исходил на крик, а наружу вырывались лишь оборванные, полумертвые слова. Он оказался заперт в самом себе, и мог только с болью наблюдать, как Она пытается изсениьи то, чего изменить нельзя. Тело стремительно изнашивалось, а он не мог даже уйти. Уйти и не появляться больше никогда. Вместо любви, нежности, он давал ей лишь мучения. 

Без нее он старался не вставать из кресла, медленно превращаясь в подобие восковой фигуры.

Врачи разводили руками - ни одной патологии, ни одной болезни, что могла б привести к подобному, они не нашли.




А после - он умер. Окончательно окаменел в своем кресле.

Когда она вошла в квартиру - он не поднялся ее встретить.

А на коленях лежал лист, покрытый неровными, почти детскими буквами.

"Прости меня, Анита. Я не хотел, чтобы ты видела меня в таком виде, не хотел, чтоб ты потратила несколько лет на инвалида. Прости. Тогда - я почти не владел собой, как я нашел твой дом - мне почти неведомо. На планшете - на рабочем столе папка. Во многое из написанного невозможно поверить, но... Там же найдешь адрес и код от замка. Прощай.
Я люблю тебя, надеюсь там, куда я вскоре отправлюсь, ничто не сможет забрать воспоминания. Я люблю тебя, даже за смертью"

Луна в разрывах туч, и тоскливый редкий звон щербатого колокола, что в заброшенной церкви.

Пронизывающий, ледяной ветер, что выдувает тепло, промораживая до костей.

И снег, тем более странный, что вокруг - конец июля.

Страшный, нездешний снег.

И волчий вой, вокруг старой колокольни.

И шепот, шепот отовсюду.

"Ты обречен, тебя нашли, он видит, он нашел, они идут, они бегут по твоему следу, остановись, ты обречён, поклонись господину, признайся его власть, отдай ему, отдай то, что пячешь под плащом, отдай, ОТДАЙ..."

И бегущий через лес мужчина, что несёт на плечах тело, завернутое в плащ.

Вот он почти ударяется на бегу о массивные, но покосившиеся уже двери церкви.

Он входит внутрь, аккуратно уложив свою ношу у разбитого алтаря.

Проходит вдоль стен, срывая с них облезлые доски, в которых даже слепец узнает иконы, сбрасывая их в кучу, закладывает двери засовом, разжигает огонь, обильно полив обломки икон затхлым лампадным маслом.

В решетки окон, в двери скребутся, но, разочарованно взвыв, отступают.

Он присаживается, отводит плотную, грубую ткань капюшона.

Нежное, безумно красивое лицо в неясных отсветах пламени.

Недлинные, густые волосы цвета меди. 

"Чем же ты им так важна, а, Ведьма?"

"Молчи, не просыпайся. И эту ночь я постою на страже. Спи, спи, красавица. Тебя я им не отдам."

Двое.

Ночь.

Колокол.

Этюд 11.04.18

Иной раз опускаются руки, и кажется, что уже нет сил, слишком новый день похож на предыдущий, а жизнь утратила не только краски, но и смысл.

И тогда я вспоминаю, вспоминаю то, для чего живу.

Для кого.

И снова - в кровь сбитые руки, от нагрузок рвутся мышцы и трещат сухожилия.

И горячая, невыносимо тяжёлая голова силится запомнить все, что нужно.

День за днём. Каждый шаг - маленькая победа. Над миром. Над собой.



Я открываю глаза, не ощутив тепла рядом. Смятая постель пуста, а в сердце закрадывается ужас.

Но тихие звуки с кухни успокаивают меня.
Это не сон, она - в моей жизни, рядом.

Незаметно я вновь проваливаюсь в сон.

Взрывы. Связи нет, воды нет уже второй день.

Обычный переход через пустыню - сопровождение каравана - закончился разгромом.

Нас едва ли пятая часть от отряда, и жара сводит с ума.

Тем вечером застрелился Малыш Вилли.

Через пару дней - зубами вскрыл себе вены и выпил всю кровь Гасконец.

И самая нелепая потеря, за час до того, как нас обнаружили и сбросили груз с продовольствием - лег на гранату Штейн.

Из тех, кто выжил, до конца контракт дослужил только я.

А ребята все так же приходят в снах.

И если б не..

И в рапорте только сухая строчка "... приведен в исполнение...".

Меня достали из-под завалов, точнее, то, что осталось.

Слишком долго я служил человечеству, потому и решили, что могу ещё послужить.

Это был конец Золотого Века.

Даже смерти была над нами невластна.

Меня вернули из небытия для того, чтоб допросить.

Но я молчал о том, что они хотели знать, я не помнил, как и почему я оказался там, где умер.

После долгих проверок меня отправили на бессрочное заключение - "до выяснения".

Когда рухнуло почти все, что так долго троилось - обо мне вспомнили.

А Инквизиция тогда набирала в свои ряды даже таких как я.

Давали искупить преступление кровью. Своей и чужой.

Зачистки, устранения, множество операций за спиной.

А потом вернулась память.

Кёльнский собор, три года после Падения.

Сектанты, что пытались захватить власть на территории Европы.

И весь наш отряд, что остался в развалинах на месте когда-то красивого города.

До сих пор не понимаю, как я выжил.

После, в госпитале я метался в бреду, а перед глазами, словно фото, стояла одна и та же картина.

Рыжеволосая девушка, в странном чешуйчатом костюме, с рюкзаком и оружием.

Смотрит на меня, полными боли глазами.

И темнота.

Я начал искать ее.

И когда, после раскола в самой Инквизиции, мы начали насмерть биться с бывшими своими братьями, я нашел зацепки.

Одна из высших офицеров раскольников - или Рассвета, как назвали они себя сами.

Рыжеволосая, янтарноглазая, жёсткая и жестокая.

Это не могли быть она.

Но я надеялся.

Двадцать восемь лет после Падения, два - после Раскола.

Битва на два фронта - с рассветниками и культистами.

И безмерно усилившийся Культ потребовал союза. Пусть, временного.

И мы, и они, подготовили по пять отрядов, десять человек в каждом.

Мы должны были зачистить главную базу сектантов, вырезав всю верхушку.

И специальная директива - по окончании операции уничтожить отряды Рассвета.

Мы знали, что у них директива та же.

И мы, и они - были готовы.

Операция прошла успешно, но с огромными потерями.

Из сотни бойцов осталось всего четырнадцать - восемь рассветников и шесть инквизиторов.

Нам повезло с позицией, и троих из них мы уничтожили сразу.

В конце мы остались один на один.

Я - и офицер, чье место больше было в подготовке бойцов или планировании операций, чем в только самоубийственном задании. Что ж, у нас тоже шли добровольцы.

Я хотел захватить его живым - или хотя б способным говорить.

Мне нужна была информация о ней.

Когда он, выполнив оружие, упал на бетонное крошево, у меня не было сил даже подойти.

Да и простреленные ноги не очень к этому располагают.

Можно было использовать Крест - одноразовую порцую мощнейшего регенеранта, но я решил его пока приберечь.

Обыскав и отбросив подальше все, что он мог использовать как оружие, я снял с него шлем.

Сердце пропустило несколько ударов.

Она, все такая же, как.. когда? Не помню.

Я боялся не успеть, жизнь уходила из простреленной груди, толчками вздымаясь бурунчиком крови в такт биению сердца.

Не зря я берег Крест.

Когда ее глаза открылись, я вспомнил все.

И прошедшие годы, небытие смерти - не загасили тот жар, что пылал тогда в моем сердце.

А после - я умер.


Умер утром, на заднем дворе тюрьмы, расстрелянный своими братьями.

За то, что не выполнил задание.

За то, что отпустил ее.

И брошенный в траншею я не мог понять, почему смерть до сих пор задерживается.

А потом пришла тьма.

И свет, и ее невыразимо милое лицо.

Спецгоспиталь Рассвета.

Она успела, вместе с отрядом верных ей людей.

Опоздав на казнь - успела забрать тело, с едва теплящейся в ней жизнью.

-Я не могу позволить тебе умереть снова.

-Я не могу позволить себе умирать теперь.