Лира. Лилия

Меня снова влекут из блаженной тьмы, из забвения, из ниоткуда.

Мне больно - хоть уже нечем чувствовать боль, тело мое почти мертво, а по нервам - по воспоминаниям тела о том, что они когда-то были, - льется жидкая, раскалённая боль.

В мое бывшее тело проникают провода и какие шланги, я вижу его словно со стороны, пергаментная кожа, лицо - почти уже череп, а в груди что-то шевелится, сердце все никак не может затихнуть.

Я похож на мумию, хоть и не помню, что это слово значит. 

Кто я? Зачем те, кто прячутся за стеклом, продолжают вытаскивать меня из-за смерти? Почему я ещё жив?

Воспоминания мои обрывчаты - я не знаю, мои ли они вообще.

Смешливая девочка лет восьми, тискает маленького пучеглазого мопса, тот тявкает, млеет от внимания. Окрик - девочка втягивает голову в плечи, а в пса летит обломок кирпича.

Боже, как больно, дайте мне умереть!

Флоренция, старое кладбище. Луна - заливает светом могилы, творит свое ночное волшебство. И статуи кажутся почти живыми, мраморный ангел - шевельнулся, изменил позу? Не может этого быть! Мгновение - постамент пуст, разум шепчет, что обман зрения, так и было...

Утром найдут ещё один труп, в который уж год висящее дело о неизвестном маньяке внесут десяток страниц. Его называют флорентийским потрошителем, он убивает на кладбище, развешивает внутренности по веткам, раскладывает органы на могильных плитах. Иногда ещё зовут его "ангелочек". Ведь одна из статуй всегда измазана кровью, а на крошечную ручонку нанизано сердце.

Боль, боль, боль, боль, свет сжигает, хочу во тьму, отпустите, во тьму, больно, мама..

Человек за дубовым столом, ночь, пишет, строчку за строчкой. Формулы, выкладки, от цифр рябит в глазах. Ему пришла идея - великая идея этого века. Он сумасшедший. Он знает, как достичь цели. Ему даже немного жаль тех, кого придется использовать. С другой стороны - он даст им бессмертие, не телу их - но духу. Он чувствует себя Фаустом и Мефистофелем. Он близок к Богу в ощущении всемогущества.

За стеклом - крики, суета, стекло забрызгано алым, кровь дымится в прохладе бетонных подземелий.

Кресла по кругу, но в них нет никого. Только лежат планшеты. Из каждого - измененный программно голос.

-..интересная затея, конечно, неограниченный доступ к информации о будущем. Жаль, только, целенаправленно пока не выходит узнавать исходы событий.

-Согласен, но стоит признать, результаты поразительные. Даже тех крох, что разобрали, было достаточно, чтоб увеличить наше влияние в десятки раз.

-Впрочем, пора менять дислокацию. По моим данным, Сомалийской ячейкой заинтересовались наши недоброжелатели. Если не хотим потерять хоть части достигнутого, нужно начинать эвакуацию уже сейчас.

Тьма обволакивает меня, я снова свободен от боли. Секунду или вечность - смогу узнать только тогда, когда боль вернётся.

Мне не больно, но я не во тьме? Быть может, я наконец, мертв? 

Кругом - сколько хватает взгляда - белые лилии. И тело мое - вновь здоровое, целое тело. Я лежу средь цветов, мне не больно, мне теперь совсем не больно..

Не больно..

Объект FG-1302 передан группе "Лилия". Сведения об инциденте с группой G-13 довести до всех сотрудников группы "Лилия".

Лира

"Чтоб истинно звучала лира,
Ты должен молчаливым быть,
Навеки отойти от мира,
Его покинуть и забыть."
Илья Эренбург, 1911

Цвели акации, мы были молоды, веселы и, может быть, совсем чуточку пьяны... Ну что ж, на то она и весна!

Казалось, совсем недавно мы расквитались, наконец, с учебой, а ты погляди - уже и специализация получена, и годы отработки за нее прошли. Теперь - свобода, теперь - принадлежим мы только себе! 

И ты смеешься, неужели, последние свои мысли я произнес вслух? Ах, не произнес, а почти прокричал? Однако, крепкое вино, или это воздух так пьянит?

С дырявым днищем, латанный самолет-транспортник, в котором за чередой ремонтов, заплаток и переделок уже и не узнавалась изначальная модель, с натугой поднялся в воздух. 

Мы бродим до утра, мы встречаем рассветы и пристально разглядываем закаты. За душой - ничего, что значит - свобода!

Чертова дыра, снабжения никакого, сигареты - дешевая китайская дрянь, от которой несет в равной мере мочой и химией. Курим много, почти беспрерывно - только так и удается передохнуть от удушливого запаха разлагающихся на жаре трупов, да отбить нюх перед встречей со следующими.

Ты ловишь в объектив очередной кадр, а я крепко обнимаю тебя, мы стоим на древней, ржавой, качающейся вышке; солнечные лучи играют на стеклах нашей местной "амбреллы".

Четвертая точка уже - и снова только трупы, никакой информации, только пустые бетонные коробки; порой кажется, что все это - мираж, наваждение, галлюцинации напрочь оглушенного жарким солнцем разума.

В сумерках кажется, что тебя обвивает дракон, фосфоресцирующий под тусклыми фонарями; дракон тот - моя левая рука, точнее, татуировка на ней - эскиз ты рисовала сама, в подарок мне.

Наконец, хоть какие-то зацепки. Нашли системный блок, придавленный обломками. Смят почти в блин, но "винт", вроде б, цел.

Мы миримся только перед самым вылетом, я целую тебя, стараюсь вобрать весь миг в себя, ведь впереди - три месяца контракта в далекой Африке. 

Данных набрали мизер, диск оказался все же поврежден. Какие-то обрывки, что никак не хотят сложиться в единую картину. 

Со связью здесь перебои, похоже, даже спутники не летают над этой дырой. Общаемся с тобой длинными сообщениями, точь-в-точь, как когда-то.

Какие-то эксперименты, биологическое оружие? Нет, что-то другое, чую, не простые боевые вирусы здесь разрабатывали.

Сомали - страна, где война, кажется, не останавливалась ни на миг. Христиане, мусульмане, местные племена, пираты и бандиты всех мастей, форм, расцветок. В такой каше можно скрыть все, что угодно, плати - вопросов тебе не зададут. Оружие, наркотики, рабы - все, что только захочешь.

Сумрачно здесь, в этих катакомбах, даже после того, как мы восстановили освещение; сумрачно, зябко и как-то тоскливо.

Приложение №...

История бол[езни?] пациента FG-1302

... реакция на свет - отрицат. 

реа[кция?] на болевые раздражители - отрицат.

температура кожных пок[ровов?] - 14 C

темпе[ратура?] внутренних органов - 41,3 С

признаки работы сердца - отсутств.

активность голо[вно?]го мозга - картина эпи[лептиче?]ского приступа

через [?] чч

аутолиз тканей происходит прямо на глазах. Активность головного мозга сохраняется в тех же значениях. 

....

[]

Пр[оект?] "Лира"

Внутрен[нее?] распоряжение:

Так, очкарики, сворачиваемся. Через пять часов будут гости. Пакуйте образцы, выживших - в блок D-3.

Этюд 30.01.19

Солнце прожаривает до самых костей, изгоняет застоявшийся за долгую зиму холод.

Мы лежим обратным валетом, жмуримся, как два кота, только что не мурлычем.

Молчим - зачем говорить, когда и без слов прекрасно?

Оба в мыслях - о прошлом, будущем, только к настоящему - к здесь и сейчас - никаких претензий.

Ловлю себя на том, что жую кончик дред. Ладно б своих, а то чужие ж. Ну, или не чужие, тут как смотреть, конечно...

Она садится, скрестив по-турецки ноги.

Смотрит на меня, долгим, отточенным взглядом.

Я смеюсь, глядя в ее такие теплые янтарные глаза: "Ты что, забыла? У меня иммунитет. На мне твой взгляд не работает".

Она смеется в ответ.

Мы молоды, сильны, будущее наше - на пять лет уж точно - в общем известно. Подробности, конечно, будут еще уточняться, но в остальном.. скука.

Или нет. Тут уж все зависит от нас.

Из шума города вычленяются голоса, что постепенно приближаются. Уединение нарушено и место это больше не принадлежит нам двоим. Пора двигаться, ибо движение - жизнь.

Она идет по каменному бортику, я - по брусчатке.

Парапет этот давно уж просит ремонта, но - кому до этого есть дело?

Я не подаю ей руки - в месте, где нас могут увидеть, мы просто знакомые. Не совсем случайные и мимолетные, но знакомые. Просто и без изысков.

Кофе, мороженное (всенепременно фисташковое, как же иначе?).

Небо краснеет, закат.

Я курю, прислонившись плечом к фонарю, она - творит магию.

Ну, для меня магию, все эти уровни освещенности, балансы и прочее слишком непонятны мне.

Говоря обычным языком, она смотрит на мир сквозь фотоаппарат.

А я - делаю почти то же самое, но без него. Я коллекционирую кадры не на флеш-карте, а в памяти.

Тонкие, невыразимые словами линии ее лица; ключицы и трапеции, что особенно хорошо проявляются, когда она поднимает руки, всматриваясь в небо сквозь визир.

Хочу обнять ее, но не хочу мешать.

Жар понемногу спадает; первые звезды проступают на светлом еще небе.

Я убеждаю ее, что нельзя упускать момент. Теплый, тихий вечер - нельзя обидеть его неуважением.

Мы сидим на террасе, потягиваем вино, что, кажется, сохранило все тепло далекой Испании.

Я напропалую дурачусь, шутовствую. Она - смеется, негромко, мелодично.

Небо понемногу светлеет. Уставшие, все еще чуть хмельные, мы стоим у подъезда, слушаем притихший рассветный город.

Мокрый после душа, варю кофе. Из открытых дверей - плеск воды; иногда я дразню ее амфибией за нежелание вылазить из воды.

Солнце лучами своими затапливает комнату, золотом покрывает ее кожу.

Она спит, свернувшись клубком, я - сижу рядом, на полу, впитываю всеми известными и неизвестными науке органами чувств мир. Мир, момент, её.

Я обнимаю ее, охватываю как раковина - моллюска.

Засыпаю я с улбыкой.